Сказки про добрых людей

всем своим видом сказать: вот я! Совершенство! Идеал красоты! Ничто не может быть лучше меня. Я - абсолют красоты. Любуйтесь мной, пока вам это дозволено.
Его красота была в его простоте. Цветок отнюдь не бросал вызов своим видом. Он тихо приютился среди огромных валунов. И, если бы однажды Дудуль не присел передохнуть на каменную глыбу и не бросил случайный взгляд чуть в сторону, он бы так и не нашел это чудо. Его идеальность была в его неповторимости. Очарование неровных линий, чистота природного серого, голубого, белого цветов, причудливо переходящих друг в друга, каждая прожилка, каждый изгиб - запомнить эту красоту было невозможно, передать ее, описать, нарисовать не удавалось.

	Дудуль
	Дудуль знал каждую горную тропинку. Он мог с закрытыми глазами, в полной темноте, полагаясь только лишь на свой острый слух и чуткое обоняние, взобраться на вершину. Он помнил каждую мелочь, и даже, закрыв глаза, мог с уверенностью сказать, что следующий шаг нужно делать осторожнее, ведь гравий под ногами слишком коварен: одно беспечное движение и под твоими ногами уже бездонная пропасть. А здесь вот скрывается чудо, маленькое, никому не заметное чудо. Только Дудуль знал о нем. И что в нем такого было? Цветок себе и цветок. Но нет, это был особенной красоты цветок. Возможно, потому, что его красота не бросалась сразу в глаза, не слепила, не пыталась затмить собой все вокруг. Не старалась		всем своим видом сказать: вот я! Совершенство! Идеал красоты! Ничто не может быть лучше меня. Я - абсолют красоты. Любуйтесь мной, пока вам это дозволено. Его красота была в его простоте. Цветок отнюдь не бросал вызов своим видом. Он тихо приютился среди огромных валунов. И, если бы однажды Дудуль не присел передохнуть на каменную глыбу и не бросил случайный взгляд чуть в сторону, он бы так и не нашел это чудо. Его идеальность была в его неповторимости. Очарование неровных линий, чистота природного серого, голубого, белого цветов, причудливо переходящих друг в друга, каждая прожилка, каждый изгиб - запомнить эту красоту было невозможно, передать ее, описать, нарисовать не удавалось.